Автор: Алаа Мурабит
Поворотный момент: В мае кардинал Роберт Фрэнсис Превост, избравший имя Лев XIV, был выбран 267-м папой Римско-католической церкви.
В МИРЕ НЕОПРЕДЕЛЁННОСТИ И СТРАХА ВСЁ БОЛЬШЕ ЛЮДЕЙ ИЩУТ СМЫСЛ В СООБЩЕСТВАХ ВЕРЫ
В Риме под расписными потолками руководители Google, Meta, OpenAI и Anthropic сидели не с регуляторами, а со священниками. Они приехали на Ватиканскую конференцию по искусственному интеллекту. Для большинства это выглядело как символический жест. Но после 15 лет работы на стыке безопасности, здравоохранения и развития я увидела в этом другое: даже архитекторы нашего будущего ищут смысл.
Во время пандемии Covid-19, когда системы здравоохранения рухнули, нас спасли не алгоритмы. В Мичигане парковки мечетей превратились в пункты вакцинации в режиме «drive-through». В сельской Алабаме Баптистская церковь вывесила объявление: «Бесплатное тестирование, добро пожаловать всем». Духовные лидеры – от Нигерии до Южной Дакоты – помогли преодолеть сопротивление вакцинации там, где государство не справлялось (или намеренно молчало). Эти действия не были временной заменой – они показали нечто более глубокое: как люди ориентируются в кризисе и неопределённости.
На Западе упадок формальной религиозной принадлежности связан не только с ослаблением веры. Это также эрозия опорных точек. Когда-то вера давала человеку смысл, ритуалы и сообщества, объединявшие через множество различий. Без этих общих ориентиров люди остаются один на один с неопределённостью – без компаса.
Для меня вера – это не просто убеждение, а возможность. Вера даёт ощущение ценности, которое выходит за пределы продуктивности. Именно это чувство значимости и агентности – того, что ты имеешь значение, – и ищут многие. И хотя вера сегодня не возвращается с фанфарами, я убеждена, что именно поэтому снова начинают заполняться долго пустовавшие церковные скамьи.
Я выросла мусульманкой, дочерью иммигрантов на канадских прериях, где мусульман было всего 0,12% населения. Мой отец был врачом, и я провела детство в больничных коридорах. Моё отношение к вере началось именно там. Я убеждена, что больницы слышат больше молитв, чем любая мечеть, церковь или синагога.
В 2011 году в революционной Ливии я создала организацию «Голос ливийских женщин», опираясь на исламские тексты, чтобы продвигать права женщин и безопасность. Конечно, религия не всегда является силой добра. Она нередко используется как оружие – особенно против женщин и маргинализованных. Но во времена потрясений нельзя достучаться до людей теорией. Надо обращаться туда, где они уже находятся. А для миллиардов людей это вера.
Это явление не ограничивается периодами насилия и политической нестабильности. В Кении исследования показывают, что пациенты с депрессией быстрее улучшают состояние, когда участвуют в религиозных программах психического здоровья, которые ведут имамы и пасторы. В Колумбии, Марокко и на Филиппинах инициативы, основанные на религиозных общинах, продвигают миростроительство и доступ к здравоохранению там, где обычные системы не справляются. Группы верующих возглавили один из самых массовых климатических маршей в истории, представив экологию как священный долг. Когда Агентство США по международному развитию заморозило финансирование, религиозные организации – от Catholic Relief Services до местных мечетей и церквей – продолжили работу, сохранив людям жизнь.
Вера – это не только теология. Это несущий каркас. Эта инфраструктура – не только физические мечети, церкви и храмы, где оказывают медицинскую помощь, раздают еду и обеспечивают уход за детьми. Это ещё и сеть доверия и ценностей, которая поддерживает всё остальное. Это то, что я называю священным каркасом: глубоко вшитые сети смысла, которые удерживают сообщества, когда остальные системы рушатся.
В Сеуле молодые люди двадцати с небольшим лет обмениваются резюме в церковных подвалах между гимнами. В фавелах Рио-де-Жанейро пятидесятнические церкви раздают горячую еду и обещают безопасность, когда государство не может. В Газе семьи собираются в разбомбленных дворах, чтобы молиться перед тем, как разделить хлеб – ритуал превращается в рацион. В Кампале женщины складывают монеты во дворе мечети, чтобы купить учебники и швейные машины. В США госпел до сих пор лежит в основе избирательных кампаний, baby shower и фондов помощи с арендой. Для многих афроамериканских сообществ церкви были первой социальной системой поддержки. Вера живёт не только в убеждении – она живёт в приходе, в помощи, в ритуалах.
Спросите любого учителя, менеджера или друга – и он скажет, что внимание стало рассеянным. Психологи называют отвлечённость и сниженное чувство ответственности определяющими чертами нашей эпохи (для всех поколений, но особенно среди миллениалов). Мы утрачиваем способность быть приверженными друг другу в реальной жизни. Религиозные общины противостоят этому распаду, настаивая на присутствии, обязанности, общности и ритуалах как способах заботы.
Я ощущаю это в своём собственном межконфессиональном женском кругу. Сила, смех и яростная забота, которыми делятся его участницы, научили меня всему: и как осознанно воспитывать ребёнка, и как руководить ответственно, и как заботиться о пожилых родителях достойно.
Этот каркас распространяется и на политику, где лидеры по всему спектру обращаются к вере, чтобы заявить о моральной правоте. Сенатор-республиканец от Техаса Тед Круз говорит, что Библия сформировала его внешнеполитические взгляды. Конгрессвумен-демократ от Нью-Йорка Александрия Окасио-Кортес ссылается на католические ценности в борьбе за здравоохранение и климатическую справедливость: «Все люди святы». В эпоху институционального недоверия вера – мощный источник легитимности.
Я наблюдала это воочию в образе бывшего президента Джимми Картера, с которым работала над женским лидерством в миростроительстве и глобальном здравоохранении. Я познакомилась с ним в 25 лет и во многом обязана ему тем, что научилась приходить как человек веры в мир политики. Он говорил о женском лидерстве как о священном обязательстве, свободно переходя от воскресной школы к мирным переговорам, от мозолистых рук на стройках Habitat for Humanity к глобальным кампаниям по здравоохранению. Для него вера была чертежом – глубоко личным и фундаментально политическим, определявшим не только убеждения, но и каркас заботы и достоинства в широком масштабе.
Опросы PR-агентства Edelman показывают: доверие к государству и СМИ держится на уровне около 50%. Для более чем половины поколения Z разрыв доверия настолько велик, что они считают дезинформацию или насилие приемлемыми способами добиться перемен, если институты не работают. Опросы называют это недоверием, я называю это горем – горем утраченного доверия и утраченной субъектности. И всё же после десятилетий падения религиозная принадлежность в США стабилизировалась. 83% американцев верят в Бога или универсальный дух, и более 70% поколения Z верят во что-то, выходящее за пределы материального мира. Молодые поколения ремиксуют веру, создавая духовный «шаркудери-борд», выбирая из разных традиций в поисках сообщества и смысла.
Признание важности смысла распространяется по разным сферам. Бизнес-школы связывают цель с прибылью. Военные стратеги, столкнувшиеся с войной, основанной на ИИ, пытаются определить моральные рамки. Духовная опека больше не на периферии: 90% американских медицинских школ теперь преподают её (по сравнению с 3% в 1990-х). Более 70% пациентов хотят, чтобы врачи затрагивали духовные вопросы при серьёзных заболеваниях.
Именно поэтому обращение Папы Льва XIV к Кремниевой долине в этот раз прозвучало иначе. «Искусственный интеллект должен учитывать не только материальное благополучие, но и духовное», – сказал он технологическим лидерам. По мере ускорения ИИ и роста систем, опережающих нашу этику, технологии всё чаще ощущаются как вышедшие из-под контроля. В стремлении к идеальной рациональности мы рискуем создать системы, которые способны обработать всё – кроме того, что делает нас людьми.
В мире, где технологии ощущаются как эксплуатирующая сила, а политика нестабильна, вера предлагает нечто редкое: устойчивую, человеческую систему заботы. Самые глубокие конфликты нашего времени – не между цивилизациями и не между верой и разумом; они между системами, оптимизирующими эффективность, и фреймворками, защищающими достоинство. В спешке построить будущее мы вновь открываем то, что всегда было правдой: быть человеком – значит иметь сообщество, агентность и смысл. По мере того, как системы становятся всё механистичнее, люди тянутся к священному каркасу, чтобы удержать то, что делает нас людьми. Каркас заботы не требует ни ID, ни логина.
В Риме руководители Кремниевой долины искали святое под расписными потолками. Но на кухнях Рио, в подвалах Сеула, во дворах Газы и на церковных скамьях Атланты оно уже есть. Вопрос не в том, принадлежит ли вера нашему будущему. Вопрос в том, сможем ли мы построить будущее без неё.
Распространяется компанией New York Times Licensing
